Чума, разорившая Европу в XIV веке, унесла жизни от трети до половины ее населения.

Судя по всему, она пришла из Азии и прежде, чем отправиться в Европу, остановилась на Ближнем Востоке. Чума также вызвала значительные социальные изменения.

Некоторые историки относят к этому периоду рождение капитализма, потому что нехватка рабочей силы привела к росту заработной платы и, возможно, положила начало потребительской революции XV-XVI веков.

Что еще интереснее: чума также значительно ослабила власть церкви.

Как объяснила Барбара Такман в своем занимательном и популярном рассказе о бубонной чуме в позднем Средневековье «Дальнее зеркало» (в русском переводе - «Загадка XIV века»), пандемия усилила недовольство церковью.

Вследствие огромного числа смертей и общего обнищания населения церковь, чье экономическое выживание зависело от мирян, стала беднее.

Лишенная регулярного дохода, церковь для привлечения денег в свою казну обратилась к новым идеям, в частности – о «сверхдолжных заслугах святых».

Чума вызвала у христиан чувство греховности – они считали, что такое бедствие могло быть только возмездием разгневанного Бога. Христианское учение, сосредоточенное на грехе, также предлагало и пути спасения.

Среди них была богословская идея Сокровищницы добрых дел, и ее использовали для пополнения опустевших денежных сундуков церкви.

Идея Сокровищницы добрых дел предполагала, что мученики и святые свершили столько добрых дел, что их не только хватило на спасение собственной души, но и осталось в запасе – в распоряжении церкви.

Те, кто платил церкви, могли получить доступ к этой сокровищнице и прощение своих грехов, избавление, которое стало известно под названием «индульгенция».

Некоторые священники  начали продавать индульгенции без разбора, таким образом коммерциализируя то, что изначально было серьезной теологической концепцией (первоначально только определенные категории замольных бытовых грехов  могли быть прощены, и никакие деньги не могли отпустить более серьезные).

По поводу такого положения вещей Такман делает глубокое замечание: «Доходы, которые благодаря этому соглашению получила церковь, в конце концов, обернулись потерей уважения».

Пандемия чумы и коммерциализация индульгенций привели к появлению Мартина Лютера и глубокому недоверию к католической церкви, от которого она так и не смогла полностью оправиться.

Хотя от этого важнейшего эпизода в истории христианства нас отделяют 600 лет, он поразительным образом похож на ситуацию, сложившуюся в Израиле в отношении поведения руководства ультраортодоксальной общины.

Какими бы ни были их политические приобретения - во время эпидемии коронавируса они потеряли уважение. Подобные  кризисы проливают болезненно яркий свет на неспособные правильно функционировать институты и часто ускоряют текущие процессы их внутреннего разложения.

Коронакризис высветил все неправдоподобие теории спасения, выдвинутой руководством ультраортодоксов: для ряда религиозных лидеров (например, раввина Хаима Каневского, сегодня  - фактического главы «литовского» ультраортодоксального движения) молитва и изучение священных текстов представляют собой божественное предписание, практику, которую нельзя прерывать, даже когда речь идет о жизни и смерти.

При таком мышлении патриарху Аврааму было бы лучше принести в жертву своего сына Ицхака в освящение имени Бога, чем пощадить его.

Происходит это потому, что, как и все фундаменталисты, единственный авторитет, который признают раввины-ультраортодоксы - это Бог.

Тело и его здоровье - всего лишь сосуды, предназначенные для служения Богу.

Однако, если новостные сообщения верны, то даже члены ультраортодоксальной общины не были убеждены в этой теории спасения, и начали склоняться к мысли, что - в точности как после средневековых индульгенций и Сокровищницы добрых дел - в ультраортодоксальной теологической структуре что-то нарушено и разваливается.