Экономист Михаил Леонидович Хазин называет главной причиной нынешней (второй по моим подсчётам и третьей — по его) Великой депрессии чрезмерное увеличение производственных цепочек. Мы с ним по этому поводу довольно много дискутировали, уточняя разные аспекты его теории, и сейчас она выглядит следующим образом.

Ещё с древнегреческих времён известно: разделение труда повышает его производительность. Но одновременно растёт число звеньев технологической цепочки, что создает немалые трудности. Эти трудности Михаил Леонидович считает первоисточником экономического кризиса.

Казалось бы, сейчас население мира пока ещё достаточно велико для того, чтобы удлинять эти цепочки и впредь. На ранних этапах развития своей теории Михаил Леонидович утверждал: поскольку мировой рынок сегодня представляет единое целое, то и удлинять технологические цепочки дальше некуда. Я возражал ему: ведь в каждой из этих цепочек множество людей выполняют одинаковую работу, а предел разделения труда наступит только тогда, когда у каждого человека будет какая-то своя специфическая обязанность.

Сейчас Хазин уточнил теорию. Теперь он считает главным ограничителем технологической цепочки то обстоятельство, что её удлинение автоматически увеличивает и срок производственного цикла. Значит, возрастает и вероятность, что к концу производства какого-либо изделия уже не будет спроса на него.

До поры до времени риски убытков, связанные с удлинением технологического цикла, брала на себя финансовая система. Но сегодня она не способна справляться с полным объёмом таких рисков. Отсюда разнообразные производственные и финансовые проблемы.

Получается, что глобализация зашла в тупик. При нынешней системе организации труда она не может обеспечить дальнейший рост производительности. Более того, вследствие всех этих потрясений производительность даже стала снижаться. Но тут есть несколько выходов.

Прежде всего это отказ от абсолютной глобализации — создание нескольких независимых друг от друга экономических зон. В пределах каждой такой зоны длина цепочки ограничена. Соответственно, здесь меньше возможностей для роста производительность труда. Зато условия внутри самой зоны оказываются стабильнее, чем условия на мировом рынке в целом. Значит, снижается и риск ненужности изделия после поступления в продажу. С другой стороны, такая зона не может быть слишком мала — именно потому, что для ощутимого роста производительности труда нужны всё-таки достаточно длинные технологические цепочки. Вот и получается по расчётам Хазина, что мир может распасться всего на 5–7 независимых друг от друга экономических зон.

Естественно, каждая такая зона будет восприниматься как одна из империй, поделивших между собой мир. Многим это не нравится, ибо сам термин «империя» оброс множеством отрицательных ассоциаций. Но империи сами по себе бывают двух видов — колониальные и континентальные. И свойства у них столь разные, что ассоциации далеко не всегда верны.

Я уже не раз говорил и писал: колониальные империи могут сохранять устойчивость только при условии очень жёсткого подавления колониальных народов со стороны метрополии. Почему так? Потому что население колоний очень велико по сравнению с колониальной администрацией, а в случае какого-либо конфликта подкрепление неизбежно запаздывает. Даже в 1982‑м году, когда Аргентина заняла Фолклендские острова, Великобритания потратила пару месяцев на создание группировки, способной отобрать эти острова обратно. А в XVIII–XIX веках подкрепления в колонию приходилось ждать иной раз по полгода. В таких условиях, чтобы предотвратить какие бы то ни было взрывы, есть только один способ — давить народ настолько жестко, чтобы ни у кого даже не возникало мысли о сопротивлении. Кроме того, желательно поддерживать в народе такой уровень невежества, чтобы никто из жителей колонии даже не надеялся, что они могут самостоятельно управлять хозяйством данного региона. Понятно, что насилие стоит денег. Рано или поздно затраты метрополии на удержание колонии становятся сопоставимыми с доходом из нее извлекаемым. Поэтому колониальные империи распадаются естественным образом.

Континентальные империи устроены иначе. В них объединяются люди и народы, веками живущие бок о бок. Здесь столетиями подыскивают взаимоприемлемые способы сосуществования, а то и взаимовыгодные способы взаимодействия. Естественно, в такой империи собственно имперская власть вовсе не должна на кого-то давить — она должна лишь обеспечивать порядок, чтобы все страны и народы, составляющие империю, сверх своих обычаев подчинялись ещё и некоторому общему элементарному набору законов. Грубо говоря — чтобы человек, переезжая из одного конца империи в другой, понимал, как следует вести себя на новом месте.

Именно благодаря тому, что континентальные империи опираются на вековой опыт взаимодействия народов, они всегда возрождаются. Так, после разгрома западной части Римской империи варварскими племенами германцев в IV – начале V века нашей эры буквально через пару столетий эта же часть империи оказалась снова объединена. На этот раз уже под названием Священной Римской империи. А сегодня практически все владения Римской империи в Европе объединяются в Европейский союз, и он чем дальше, тем больше обретает черты единого государства — континентальной империи. Более того, те страны, которые не входили в состав изначальной Римской империи, стоят особняком и в Евросоюзе, выламываясь из общего ряда. Скажем, Прибалтика или Польша в Европейском союзе продвигают интересы не столько общеевропейские и даже не столько свои собственные, сколько интересы Соединённых Государств Америки.

Что же касается России в широком смысле слова, то Российская Федерация — это всего лишь одна из 19 республик, на которые она ныне расчленена. У нас тоже есть громадный опыт доимперского сожительства. Более того, Российская империя в значительной мере явилась реинкарнацией Монгольской империи. И это тоже напоминает нам: империи всегда возрождаются.

Дело не только в производственных цепочках, но и в множестве других факторов общности.

Приведу один пример. При том среднем расстоянии автомобильной поездки, какое характерно для Западной Европы, выгодно вкладывать колоссальные деньги в строительство, поддержание и совершенствование сети автомобильных дорог такого качества, чтобы можно было ехать на чем угодно без малейших проблем. Но вот при среднем расстоянии автомобильной поездки, характерном для европейской части России (не говоря уж о Сибири и Средней Азии), значительно выгоднее вкладывать те же деньги в автомобили, способные двигаться по трассам любого качества, а в отношении самих дорог ограничиваться этим самым низким качеством. По этой причине трудно создать единый автомобильный рынок на территории между Москвой и Лондоном. Но организовать единый авторынок от Москвы до Владивостока значительно проще.

Из множества подобных фактов складываются и исторические контуры империи. Они мало изменяются. Есть отдельные регионы, которые, как Галичина (восточный склон Карпатских гор), переходят то и дело из одной империи в другую. Но ядро империи остается неизменным многие века. Наша империя переживала за свою историю уже не одно смутное время. Поэтому я совершенно уверен: она переживёт и эту смуту — и возродится в прежней (а может, даже и в большей), славе и величии. Несколько республик бывшего Советского Союза уже попросились в Таможенный Союз. Это лишний раз доказывает: границы СССР были естественными.

Украина сегодня пытается выйти за эти границы — это следствие множества политических и экономических факторов, влияющих на руководство республики. Однако на украинский народ они практически не оказывают влияния. Это доказывает следующий факт. Власти Украины неоднократно — под разными откровенно нелепыми предлогами — запрещали проведение в республике референдума о выборе между Европейским и Таможенным союзом. Если бы были хоть малейшие шансы, что референдум даст удобный для властей результат (пусть даже не большинство, но значимое меньшинство, порядка трети граждан за европейский выбор), понятно, этому референдуму никто бы не препятствовал. Раз его постоянно запрещают — значит, народ Украины в явном большинстве хочет возвращения именно в нашу империю, а не колониального подчинения Римской империи.

Впрочем, должен сказать, что мы унаследовали и немалую долю традиций Римской империи. Причем напрямую — через восточную Римскую империю: она существовала до 1453‑го года. Собственно, знаменитое европейское возрождение как раз и началось с того, что турки захватили восточную Римскую империю и оттуда в Западную Европу бежало множество образованных греков. Они и начали процесс просвещения западных европейцев. А у нас возрождения не было просто потому, что у нас греко-римская традиция и не прерывалась: зачем возрождать то, что и так живёт. В этом смысле мы наследники и Римской империи, и греческих полисов (они при всех своих распрях всё-таки составляли единое экономическое и культурное целое). Именно поэтому многие говорят про наш европейский выбор и традицию. Да, это так. Но в то же время у нас жива и традиция евразийского простора. На его фоне Западная Европа выглядит тесной, мелкой и мелочной. Поэтому всякий, кто попытается перейти из нашей империи в Римскую, станет таким же мелким и мелочным. И мне бы не хотелось такой судьбы для моих соотечественников.